Страшно сказать: она прикована к постели тридцать четыре года. Помню, когда впервые шла к ней, на улице моросил дождь, а я намеренно замедляла шаги. Потом, в прихожей, гак хотелось стряхнуть с каплями дождя неуместную очевидность своего здоровья: вот сейчас войду, а она не встанет навстречу. Прикована к постели… Но еще не войдя в комнату, я вдруг услышала звонкий смех. Ее смех.
За двадцать три года нашего знакомства, дружбы я видела Ирину. Триус разной, чаще — в страдании от болей, но даже в состоянии крайнего отчаяния она продолжает любить такую, казалось бы, невыносимую жизнь.
Ирина выросла в Москве, в большой, хорошей семье. Мать — учительница, отец всю жизнь занимался статистикой сельского хозяйства. Были у нее еще два брата, и всегда в доме толклись мамины ученики. Их дом на Пушкинской площади всегда был шумным хлебосольным. Потом начались потери. Старший брат погиб на фронте. За какие-нибудь десять лет ушли из жизни все: отец, младший брат — талантливый ученый-математик (ему было чуть за сорок), мать.
Каждый из нас, теряя родных, переживает ощущение собственного сиротства. Что же должна была пережить Ирина, оставшись одна в доме на своих опостылевших досках — постели…
До болезни она успела окончить институт инженеров транспорта: с детства благодаря братьям пристрастилась к технике. Успела пройти практику на Кавказе (сама водила поезда), два года проработала в депо. Успела полюбить 6oльшие скорости…
Болезнь ее, как определили потом врачи, началась с тяжелой простуды, полученной в годы войны в эвакуации на строительстве железной дороги. Ирина была бригадиром студенческого отряда. И относится эта болезнь к числу тех, перед которыми медицина пока бессильна. Две сложнейшие и безрезультатные операции на позвоночнике. Десятки неподтвердившихся диагнозов. Первые годы она еще жила надеждой на выздоровление, потом узнала горькую правду: никогда.
Можно ли привыкнуть к боли, к такой боли, как у нее? Не знаю. Но можно научиться превозмогать боль — это знаю по Ирине.
«Мы с ученической скамьи усваиваем, что груд создал человека. И не задумываемся над этим особенно, — пишет Ирина в своей книге «Жить стоит». — Мне пришлось испытать на себе, что труд, именно трудоспособен буквально вернуть человека к жизни».
Сразу после неудачной операции, осознав, что вернуться на работу в депо она не сможет, Ирина поступает на заочное отделение экономического института, изучает языки. А потом, имея два диплома, зная пять языков, добивается в общем-то невероятного в ее положении: становится штатным сотрудником Института информации Министерства путей сообщения СССР. Друзья привозят ей работу на дом, увозят готовое. Качество сделанного всегда оправдывает эти сложности.
Но главная победа для нее все-таки в другом. Этим она лишь уравняла себя с другими, здоровыми. Главное в том, что она сумела сохранить в себе такую юношескую радость жизни, что можно позавидовать. Бывает, оставишь ее вечером в смятении, ну, просто раздавленной страданием, а утром звонок — и голос уже светлый. Приступ прошел? Нет, получила письмо. И расскажет историю, которая с ее участием благополучно завершилась: кому-то дали квартиру, кого-то приняли на работу.
«Я перестала считать, чего в моей жизни нет. Считаю то, что в ней есть». С утратой близких в ее когда-то шумном доме по всем законам должно было бы прочно поселиться одиночество: приходящие друзья, сколько бы их ни было, не могут заменить одного-единственного человека, живущего рядом. Но у Ирины появился сын, взрослый сын. Валерий служил в армии, когда прочел об Ирине статью в газете. Написал ей, она ответила. Вскоре в одном из писем он назвал ее мамой, просил разрешения приехать. Это казалось странным. Мы, друзья Ирины, ждали приезда Валерия с опасением: не стала бы их встреча для нее крушением надежд, веры. Она уже столько перенесла.
Семь лет Валерий живет рядом с ней. Никто из самых давних друзей не сделал для нее больше, чем этот упрямый темноволосый юноша, выбравший (не без ее влияния) нелегкую профессию журналиста. Может, еще и поэтому Ирина продолжает верить в чудеса?
Сколько раз поражала она меня своим безрассудным «авантюризмом». Чуть сжалится болезнь и появится возможность сделать несколько шагов по земле — она не упускала такого случая. Школьники предложили провести неделю в зимнем туристском лагере — поехала. (Вообще трудно порой понять — они ее шефы или она их воспитатель!) Ездила с друзьями на Кавказ, прихватив и щит для лежания, и костыли, и килограммы лекарств. Потом долго и мучительно расплачивалась обострением болезни. Но никогда не жалела, что рисковала. «Плохое приходит само, выбирать мы вольны только хорошее. Так стоит ли думать о цене?»
Мой сын носит в гости к Ирине своего сына. Это нужно, конечно, ей — она оживает в присутствии детей. Но еще больше это нужно тем, кто к ней приходит, кому важно не потерять веру в завтрашнюю радость.
Из журнала «Юность».(1988 год)
Жить стоит
Из записок Ирины Триус
С тех пор как помню себя, видела под своим окном почерневшую крышу соседнего дома. Дом загораживал небо. Летом крыша раскалялась на солнце, отдавая жар и мешая уснуть в душные июльские вечера. Дом врос в жизнь. И вот в несколько дней его снесли. Открылись небо, земля, снег.
Я радовалась, что снесли дом, но j долго не могла понять, что же ушло вместе с ним. И вот вспомнила! Под крышей в кирпичных выемках жили голуби. Они будили меня ранним утром своим воркованием, а днем нередко усаживались на мой подоконник. Теперь я перестала видеть птиц. Так понемногу уходит из жизни все, что мы любим. А мы не сразу замечаем это. Получила еще письмо; «…болезнь перешла в кризисное состояние. Я не жалею, что учился. Сознание того, что боролся, успокаивает душу». Эти слова написаны карандашом, зажатым в зубах. Мужество этого мальчика возвышает его над смертью. Сколько их прошло через мое сердце. Не уйти мне от них, как от своей совести.
В Свердловске (областной цент) на Урале. — Ред.) подростки-инвалиды организовали свой клуб. У них три девиза: «Ты — не один». «Если не можешь развиваться физически, развивайся духовно». «Если тебе плохо, найди человека, которому еще хуже, и помоги ему».
Я всегда живу с чувством вины: кому-то не помогла — ведь десятки писем остаются без ответа. А люди ждут не волшебного слова, а дела. Как не обмануть их надежд, если у самой осталось так мало сил?
Боль нельзя преувеличивать мыслью о ней. Страшна не столько боль, сколько подвластность ей, страшна не бессонница, а ожидание и бессилие перед ней. О, эта бессонница, когда человек остается наедине с тяжелым грузом собственных мыслей. Тогда бесполезно искать смысл жизни. А в чем для меня заключается смысл жизни? Она, жизнь, отняла у меня все: здоровье, возможность ходить по земле, любовь, близких. Оставила одно: выполнить свой долг. Ведь я знаю, вижу, как нужно то, Что я делаю, по-настоящему несчастным людям. На своем примере я доказываю, что можно противостоять страданиям. И значит, у моей мучительной жизни есть смысл.
Одна знакомая, рассказывая, что отправляется в отпуск, сладко зевнула: «Люблю спать под стук колес». А мне под стук колес никогда не спалось. Днем притягивало окно: леса, реки, степи — каждую минуту все разное. А ночью — свет фонарей на полустанках, огни больших городов. Дорога, дорога, сколько надежд переполняло… Но за что же вдруг, так сразу, оборвалась дорога, лишив меня всего, чем жив и богат человек?!
Кажется, от такой боли можно взорваться. Плачу. Слезы не приносят облегчения. Гнетущая тишина. Только рано поутру, когда надеваю слуховой аппарат, врывается в окно, как праздник, пение птиц.
Отчаяние может привести к бездействию. И тогда парализуется сила воли — единственное, что может вывести из такого состояния. Если что-то сильнее судьбы, так это мужество. Сносить страдания без жалоб — самое мудрое, на что способен человек.
Спасти от одиночества могут только труд и обилие интересов. Пусть я не выхожу на улицу, не вижу мир, но у меня есть многое, что связывает меня с миром: книги, газеты, телевизор, радио, магнитофон. Уплотнить свой день до такой занятости, что одиночества не будешь чувствовать из-за нехватки времени. И не будешь зависеть от людей. Нужно заставить себя полюбить жизнь усилием воли! Вот к чему я пришла.
Самое главное — не дать боли убить душу. Если болезнь выбивает из рук последнее оружие — возможность работать, тогда остается одно — терпеть. Но терпение — тоже работа, душевный труд, требующий мужества.
Нельзя приноравливаться к несчастьям. Ведь, кроме жизни, есть еще и смерть. Значит, надо спешить сделать все, что тебе положено. Судьба не дала мне счастья в общепринятом смысле слова. И все-таки она не была ко мне скупой. Отнимая одно, она дарила другое. Болезнь отняла любимую работу. Но я все-таки вернулась к своему делу, пусть в ином качестве. Я занимаюсь поездами по журналам и книгам. Человек не может жить без воображения.
Принято считать, что внешние впечатления обогащают наш ум и душу. А разве не бывает наоборот? Разве все, что мы видим и слышим, не окрашивается «цветом» нашей души? Пасмурному человеку самый яркий день покажется серым. Я убеждена, что счастье человека — в нем самом. И зависит не от того, как складывается его судьба, а от того, каков его внутренний мир.
Вокруг меня так много растоптанных надежд. И я вижу, как люди старательно, усилием воли, духа вынашивают новые надежды. Наверное, пока человек жив, он и не может иначе. Со стороны (и по себе) понимаешь, как часто надежды безнадежны. Не все победят, и я — в частности. Но ведь смотря что называть победой…
Помогая другим, нельзя ждать благодарности. Тем помощь и благородна, что она бескорыстна. Все, что ты отдаешь, по сути, остается твоим. Это прежде всего удовлетворение от своего поступка.
Какая же еще нужна благодарность? Иллюзии приводят к разочарованиям. Надо стараться видеть жизнь и людей реально, такими, как они есть. И принять каждого нужно таким, каков он есть. Понять и принять. А уж понять, кто и для чего ты сам, — это почти неразрешимо. Знаю одно — есть сердца, которые изживают себя уже в молодости. Для меня жизнь всегда была нова, и я отправляюсь в свой трудный путь каждое утро.