Победившая судьбу.

 

Страшно сказать: она прикована к постели тридцать четыре го­да. Помню, когда впервые шла к ней, на улице моросил дождь, а я намеренно замедляла шаги. По­том, в прихожей, гак хотелось стряхнуть с каплями дождя неу­местную очевидность своего здо­ровья: вот сейчас войду, а она не встанет навстречу. Прикована к постели… Но еще не войдя в ком­нату, я вдруг услышала звонкий смех. Ее смех.

За двадцать три года нашего зна­комства, дружбы я видела Ирину. Триус разной, чаще — в страдании от болей, но даже в состоянии крайнего отчаяния она продол­жает любить такую, казалось бы, невыносимую жизнь.

Ирина выросла в Москве, в боль­шой, хорошей семье. Мать — учи­тельница, отец всю жизнь зани­мался статистикой сельского хо­зяйства. Были у нее еще два брата, и всегда в доме толклись мамины ученики. Их дом на Пушкинской площади всегда был шумным хлебосольным. Потом начались потери. Старший брат погиб на фронте. За какие-нибудь десять лет ушли из жизни все: отец, младший брат  — талантливый ученый-математик (ему было чуть за сорок), мать.

Каждый из нас, теряя  родных, переживает ощущение  собственного сиротства. Что же должна была пережить Ирина, оставшись одна в доме на своих опостылевших досках — постели…

До болезни она успела окончить институт инженеров транспорта: с детства  благодаря братьям пристрастилась к технике. Успела пройти практику на Кавказе (сама водила поезда), два года проработала в депо. Успела полюбить 6oльшие скорости…

Болезнь ее, как определили потом врачи, началась с тяжелой простуды, полученной в годы войны в эвакуации на строительстве железной дороги. Ирина была бригадиром студенческого отряда. И относится эта болезнь к числу тех, пе­ред которыми медицина пока бес­сильна. Две сложнейшие и безре­зультатные операции на позвоноч­нике. Десятки неподтвердившихся диагнозов. Первые годы она еще жила надеждой на выздоров­ление, потом узнала горькую прав­ду: никогда.

Можно ли привыкнуть к боли, к такой боли, как у нее? Не знаю. Но можно научиться превозмогать боль — это знаю по Ирине.

«Мы с ученической скамьи ус­ваиваем, что груд создал человека. И не задумываемся над этим осо­бенно, — пишет Ирина в своей кни­ге «Жить стоит». — Мне пришлось испытать на себе, что труд, именно трудоспособен буквально вернуть человека к жизни».

Сразу после  неудачной операции, осознав, что вернуться на ра­боту в депо она не сможет, Ирина поступает на заочное отделение экономического института, изу­чает языки. А потом, имея два дип­лома, зная пять языков, добивается в общем-то невероятного в ее по­ложении: становится штатным со­трудником Института информа­ции Министерства путей сообще­ния СССР. Друзья привозят ей ра­боту на дом, увозят готовое. Каче­ство сделанного всегда оправды­вает эти сложности.

Но главная победа для нее все-таки в другом. Этим она лишь уравняла себя с другими, здоровы­ми. Главное в том, что она сумела сохранить в себе такую юношес­кую радость жизни, что можно по­завидовать. Бывает, оставишь ее вечером в смятении, ну, просто раздавленной страданием, а утром звонок — и голос уже светлый. Приступ прошел? Нет, получила письмо. И расскажет историю, ко­торая с ее участием благополучно завершилась: кому-то дали кварти­ру, кого-то приняли на работу.

«Я перестала считать, чего в моей жизни нет. Считаю то, что в ней есть». С утратой близких в ее когда-то шумном доме по всем за­конам должно было бы прочно по­селиться одиночество: приходя­щие друзья, сколько бы их ни бы­ло, не могут заменить одного-единственного человека, живуще­го рядом. Но у Ирины появился сын, взрослый сын. Валерий слу­жил в армии, когда прочел об Ирине статью в газете. Написал ей, она ответила. Вскоре в одном из писем он назвал ее мамой, просил разрешения приехать. Это казалось странным. Мы, друзья Ирины, ждали приезда Валерия с опасением: не стала бы их встреча для нее крушением на­дежд, веры. Она уже столько пере­несла.

Семь лет Валерий живет рядом с ней. Никто из самых давних друзей не сделал для нее больше, чем этот упрямый темноволо­сый юноша, выбравший (не без ее влияния) нелегкую профессию журналиста. Может, еще и поэто­му Ирина продолжает верить в чу­деса?

Сколько раз поражала она меня своим безрассудным «авантюриз­мом». Чуть сжалится болезнь и по­явится возможность сделать несколько шагов по земле — она не упускала такого случая. Школьники предложили провести неделю в зимнем туристском лагере — поехала. (Вообще трудно порой понять — они ее шефы или она их воспитатель!) Ездила с друзьями на Кавказ, прихватив и щит для лежания, и костыли, и килограммы лекарств. Потом долго и мучитель­но расплачивалась обострением болезни. Но никогда не жалела, что рисковала. «Плохое приходит само, выбирать мы вольны только хорошее. Так стоит ли думать о це­не?»

Мой сын носит в гости к Ирине своего сына. Это нужно, конечно, ей — она оживает в присутствии детей. Но еще больше это нужно тем, кто к ней приходит, кому важ­но не потерять веру в завтрашнюю радость.

Из журнала «Юность».(1988 год)

Жить стоит

Из записок Ирины Триус

С тех пор как помню себя, виде­ла под своим окном почернев­шую крышу соседнего дома. Дом загораживал небо. Летом крыша раскалялась   на   солнце,   отдавая жар и мешая уснуть в душные июльские вечера. Дом врос в жизнь. И вот в несколько дней его снесли. Открылись небо, земля, снег.

Я радовалась, что снесли дом, но j долго не могла понять, что же ушло вместе с ним. И вот вспомни­ла! Под крышей в кирпичных вы­емках жили голуби. Они будили меня ранним утром своим воркова­нием, а днем нередко усаживались на мой подоконник. Теперь я пе­рестала видеть птиц. Так понемно­гу уходит из жизни все, что мы любим. А мы не сразу замечаем это. Получила еще письмо; «…бо­лезнь перешла в кризисное состоя­ние. Я не жалею, что учился. Соз­нание того, что боролся, успокаи­вает душу». Эти слова написаны карандашом, зажатым в зубах. Му­жество этого мальчика возвышает его над смертью. Сколько их про­шло через мое сердце. Не уйти мне от них, как от своей совести.

В Свердловске (областной цент) на Урале. — Ред.) подростки-инвалиды организовали свой клуб. У них три девиза: «Ты — не один». «Если не можешь развиваться фи­зически, развивайся духовно». «Если тебе плохо, найди человека, которому еще хуже, и помоги ему».

Я всегда живу с чувством вины: кому-то не помогла — ведь десятки писем остаются без ответа. А лю­ди ждут не волшебного слова, а дела. Как не обмануть их надежд, если у самой осталось так мало сил?

Боль нельзя преувеличивать мыслью о ней. Страшна не столько боль, сколько подвластность ей, страшна не бессонница, а ожидание и бессилие перед ней. О, эта бессонница, когда человек остается наедине с тяжелым грузом соб­ственных мыслей. Тогда бесполез­но искать смысл жизни. А в чем для меня заключается смысл жиз­ни? Она, жизнь, отняла у меня все: здоровье, возможность ходить по земле, любовь, близких. Оставила одно: выполнить свой долг. Ведь я знаю, вижу, как нужно то, Что я де­лаю, по-настоящему несчастным людям. На своем примере я дока­зываю, что можно противостоять страданиям. И значит, у моей му­чительной жизни есть смысл.

Одна знакомая, рассказывая, что отправляется в отпуск, сладко зев­нула: «Люблю спать под стук ко­лес». А мне под стук колес никогда не спалось. Днем притягивало окно: леса, реки, степи — каждую минуту все разное. А ночью — свет фонарей на полустанках, огни больших городов. Дорога, дорога, сколько надежд переполняло… Но за что же вдруг, так сразу, обор­валась дорога, лишив меня всего, чем жив и богат человек?!

Кажется, от такой боли можно взорваться. Плачу. Слезы не при­носят облегчения. Гнетущая тиши­на. Только рано поутру, когда наде­ваю слуховой аппарат, врывается в окно, как праздник, пение птиц.

Отчаяние может привести к без­действию. И тогда парализуется сила воли — единственное, что мо­жет вывести из такого состояния. Если что-то сильнее судьбы, так это мужество. Сносить страдания без жалоб — самое мудрое, на что способен человек.

Спасти от одиночества могут только труд и обилие интересов. Пусть я не выхожу на улицу, не ви­жу мир, но у меня есть многое, что связывает меня с миром: книги, га­зеты, телевизор, радио, магнито­фон. Уплотнить свой день до та­кой занятости, что одиночества не будешь чувствовать из-за нехватки времени. И не будешь зависеть от людей. Нужно заставить себя по­любить жизнь усилием воли! Вот к чему я пришла.

Самое главное — не дать боли убить душу. Если болезнь выби­вает из рук последнее оружие — возможность работать, тогда ос­тается одно — терпеть. Но терпе­ние — тоже работа, душевный труд, требующий мужества.

Нельзя приноравливаться к не­счастьям. Ведь, кроме жизни, есть еще и смерть. Значит, надо спешить сделать все, что тебе положено. Судьба не дала мне счастья в об­щепринятом смысле слова. И все-таки она не была ко мне скупой. Отнимая одно, она дарила другое. Болезнь отняла любимую работу. Но я все-таки вернулась к своему делу, пусть в ином качестве. Я за­нимаюсь поездами по журналам и книгам. Человек не может жить без воображения.

Принято считать, что внешние впечатления обогащают наш ум и душу. А разве не бывает наоборот? Разве все, что мы видим и слы­шим, не окрашивается «цветом» нашей души? Пасмурному челове­ку самый яркий день покажется се­рым. Я убеждена, что счастье чело­века — в нем самом. И зависит не от того, как складывается его судь­ба, а от того, каков его внутренний мир.

Вокруг меня так много растоп­танных надежд. И я вижу, как лю­ди старательно, усилием воли, ду­ха вынашивают новые надежды. Наверное, пока человек жив, он и не может иначе. Со стороны (и по себе) понимаешь, как часто надеж­ды безнадежны. Не все победят, и я — в частности. Но ведь смотря что называть победой…

Помогая другим, нельзя ждать благодарности. Тем помощь и бла­городна, что она бескорыстна. Все, что ты отдаешь, по сути, остает­ся твоим. Это прежде всего удов­летворение  от  своего  поступка.

Какая  же  еще  нужна  благодар­ность? Иллюзии приводят к разоча­рованиям. Надо стараться видеть жизнь и людей реально, такими, как они есть. И принять каждого нужно таким, каков он есть. По­нять и принять. А уж понять, кто и для чего ты сам, — это почти неразрешимо. Знаю одно — есть сердца, которые изживают себя уже в молодости. Для меня жизнь всегда была нова, и я отправля­юсь в свой трудный путь каждое утро.