Свист пуль по ночам, колючая проволока, мертвые тела, тифозные больные, нескончаемый плач детей, жестокие люди, говорящие на грубом, непонятном немецком языке, – все это сохранил в своей памяти бывший узник озаричского лагеря «Дерть» Юковский Станислав Степанович, с которым мы встретились накануне Дня освобождения лагеря смерти «Озаричи».
Юковский Станислав Степанович родился в 1935 году в простой крестьянской семье, которая проживала в деревне Ломовичи Октябрьского района. Мать Станислава Степановича Фекла Афанасьевна Юковская занималась домашним хозяйством, а отец Степан Васильевич трудился в колхозе. В семье было четверо детей.
– До войны детство мое было счастливым. В доме у нас всегда царили гармония и взаимопонимание. Родители каждому пытались уделить внимание, научить чему-то, привлекали к труду (у нас было большое хозяйство). Мечтал получить хорошее образование и профессию, но судьба распорядилась по-иному, – рассказывает Станислав Степанович.
Нарушила покой семьи Юковских страшная война 1941-1945 годов, которая забрала у Станислава Степановича не только детство, но и родного отца.
– Когда началась война, мне было шесть лет. Как сейчас, помню нашу первую встречу с немецкими солдатами: с самого утра шел дождь, я сидел у окна и беззаботно наблюдал за капельками, которые стекали по стеклу. Вдруг вижу: со всех концов деревни повалили немцы – пехота, конница и даже на мотоциклах ехали. Я, испугавшись, спросил мать: «Что это?» Ее ответ навсегда остался в памяти: «Это, сынок, война…»
Узнав, что немецкие оккупанты начали жечь соседние села, среди которых была и деревня Селище, где в огне погибли двоюродная сестра Станислава Степановича, его родные дядя и тетя, семья Юковских поспешила вместе с односельчанами спрятаться в безопасное место.
– Когда фронт продвинулся ближе к Ломовичам, ночью в деревне начали взрываться снаряды. Спасаясь, мы бежали в лес. Пробыли там всю зиму. От холода нас защищали самодельные шалаши. Обуви, помимо лаптей, не было, поэтому я с ранних лет учился плести их из корней растений. Некоторые сельчане, не выдержав холода и голода, умирали, да к тому же еще ходила эпидемия тифа. По весне немцы обнаружили нас и насильственно погнали в деревню.
Вернувшись в Ломовичи, Станислав Степанович обнаружил, что на месте их дома немцы развернули госпиталь.
– Мы никуда не ушли, жили рядом с чужаками, а они нас и не трогали: у самих забот хватало, ведь каждый день приходили машины с ранеными солдатами. Ночевали мы в сарае, выживали, как могли.
Пришла как-то моя родная тетя Вера и рассказала, что в деревне есть пустой дом и туда можно переехать. Послушав ее, мы так и сделали. Через некоторое время после переезда нас посетил комендант – высокий, рослый мужчина в фашистском обмундировании, но это был не немец, потому что на русском языке он говорил хорошо, без акцента. Он сказал тогда матери грозным тоном: «Собирайтесь на переселение». Мама, перепугавшись, начала собирать дрожащими руками самые необходимые вещи, но комендант запретил брать с собой что-либо. Мать только успела спрятать под одеждой документы. А я в это время ел кашу, спешил все доесть, потому что подозревал, что нас ждет что-то страшное, изнуряющее и долгое. Но комендант забрал у меня чугунок с едой и со злобой выбросил в огород. Пришла машина, и всех людей погрузили в нее. На улице стоял страшный вой и плач: никто не знал, куда нас везут.
Всех молодых женщин отобрали отдельно копать окопы, среди них была и родная тетя Станислава Степановича Вера, которая погибла под Бобруйском. Позже Станислав пытался ее разыскать, но удалось только узнать из уст очевидцев, что она была смертельно ранена.
– По дороге машина останавливалась, чтобы погрузить новых пленных. Один мальчишка моих лет застрял ногой в грязи и не мог сдвинуться с места, тогда охранник взял его за воротник и швырнул в кузов, словно это был не человек, а ненужная старая вещь.
Привезли нас на какую-то поляну. У всех перед глазами встала жуткая картина: колючая проволока, а за нею тысячи людей, мертвые вперемешку с живыми. Я не знал, где мы находимся, мне было страшно. А потом старшие рассказали, что это лагерь смерти «Дерть».
Сначала всех приехавших погнали к пропускному пункту. Там горел костер, людей обыскивали, все, что находили, жгли. Мама шла впереди, а мы за нею. Немец поднял кофту матери и, найдя документы, бросил их в огонь. А потом нас посадили за колючую проволоку и там я пробыл до 19 марта 1944 года.
Условий для жизни в лагере не было. Людей не кормили, спали они на улице, многие просто замерзали.
– Есть было нечего. Только помню, как приехала машина, нагруженная то ли гнилой капустой, то ли картошкой, и немцы сбрасывали это нам, узникам, лопатами. Кто был в силах бежать за пропитанием – бежал, а кто не мог – умирал. Один раз привезли даже хлеб нашпигованный опилками, его бросали в толпу, как кирпич.
Одежда на нас была вся оборванная, людей ничто не грело. Помню, однажды я увидел мерцающий вдали огонек, подбежал ближе и увидел разведенный костер. Какая-то женщина грела на нем чугунок с водой и сушила валенки. Видимо она была из России, потому что ни у одного белоруса не было подшитых валенок. Немцы не разрешали разводить огонь. Нарушение заметил один из охраннико. Подойдя ближе, он ударил ногой по чугунку, а потом взял валенок и начал им избивать женщину. Я испугался и убежал. Не знаю, что дальше было, может быть, он ее и убил.
Чистой воды никто не давал. Брали мы ее из находившейся рядом небольшой канавки, возле которой лежали тела мертвых. Спали под открытым небом на голой земле, потому что строить шалаши тоже не разрешали. По ночам поднималась ужасная стрельба. Помню, что кто-то кричал: «Бьют из Юрков» (Юрки – это соседняя деревня, из которой позже привели людей в лагерь). Кто не в силах был идти, того расстреливали не церемонясь. Немцы применили в лагере бактериологическое оружие: заразили всех тифозными вшами с самолета, поэтому вокруг свирепствовала эпидемия тифа. Но мне и маме повезло, потому что мы переболели еще до лагеря.
Никто не рассчитывал на спасение, но оно пришло 19 марта 1944 года, когда войска Красной Армии освободили узников.
— День освобождения я помню, как сейчас. Утром шел пушистый белый снег, вокруг царила мертвая тишина. На рассвете немцы выстроились в четыре колонны и покинули лагерь без боя. Все люди сразу вышли из своих укрытий и начали плакать, кто от потери родственников, а кто от радости. Когда появились красноармейцы, мы испугались, потому что не доверяли уже никому, но потом поняли, что нас пришли спасать.
После освобождения лагеря было принято решение: всех узников отвезти подальше от фронта. Дорога была долгой и изнуряющей.
– Пришли мы сначала в деревню Медведев. Вся территория деревушки была заминирована, передвигались «гуськом», вокруг лежали трупы детей, женщин, стариков — жуткое зрелище. Поселились в каком-то доме, хотя эту постройку и домом назвать сложно: в нем была только печь да крыша. Следующей остановкой была деревня Тидов, там нас обработали лекарствами от вшей. Далее направились в деревню Замещане, оттуда на машинах людей повезли на железнодорожную станцию Холодники, чтобы отправить еще дальше за линию фронта. Всех сортировали по вагонам, возле каждого из них стоял человек, который отвечал за посадку. Ночью немецкий самолет начал бомбежку станции. Поднялась жуткая паника, крик, плач, люди испугались, бросились к выходам из вагонов. Я, забыв обо всем, поспешил укрыться в первой попавшейся землянке. Когда рассвело и бомбежка прекратилась, я вышел и начал искать мать. Увидел ее перевязывающую раненого человека. Но больше всего меня поразило много окровавленных, обездвиженных тел. На земле лежало очень много погибших.
После долгих переездов мы добрались пешком с железнодорожной станции Василевичи до деревни Козетов, где и прожили до освобождения Октябрьского района. После радостного известия мы пешим ходом добрались домой, в деревню Ломовичи.
Война разрушила все. Все, что нажито честным непосильным трудом, было уничтожено. Людям понадобилось немало времени, чтобы восстановить разруху и начать жить по-прежнему.
– Пришли домой. Есть нечего, денег тоже нет. Летом нас кормил лес: ходили собирать грибы и ягоды, а вот зимой приходилось худо. И как жить дальше?
В 1944 году отправила мать меня в школу. Таких же, как я, оборванных ребятишек было много. В школе имелся один букварь на всех. Только вот как думать об учебе, когда ты не ел сутки? Поэтому от безвыходности я с остальными детьми ходил добывать еду в Глусский район – деревни Баянов, Погорелое, Пятенка. Набросив сумочку на плечи, я просил у людей чего-нибудь съестного, а потом нес домой и шел на уроки. Когда совсем прижал голод, то, закончив два класса (мне уже было одиннадцать лет), поехал вместе со старшим братом в деревню Строи Брестской области искать хоть какой-нибудь заработок. Брата сразу взяли на работу, а меня с трудом, потому что я был совсем еще мал . Жили на хуторе. Целое лето я проработал пастухом всего лишь за мешок зерна, но и то был очень рад этому.
В 1952 году окончил семь классов. В восьмой не пошел, потому что школа была платная, а где мать денег возьмет, чтобы меня выучить? Подавал документы в Минск на киномеханика, меня приняли, но я не поехал учиться опять же из-за того, что не было денег. Навсегда распрощавшись со своей мечтой о хорошей профессии, пошел работать на железную дорогу, а потом призвали в армию в Сибирь. Там окончил водительские курсы и три года «шофером» по армейской службе. Познакомился со своей будущей женой, Лидией Афанасьевной, с которой счастливо живем в браке уже более пятидесяти пяти лет. А потом мы вместе приехали в мою родную деревню Ломовичи, где она проработала фельдшером на фельдшерско-акушерском пункте, а я шофером в ПМК-37.
С особым трепетом и любовью Станислав Степанович рассказал мне о своем любимом инструменте – гармони и даже продемонстрировал свой талант.
– На гармошке я научился играть в шестом классе, а в седьмом уже выступал на выпускном вечере. Познакомил меня с этим инструментом старший брат Николай. Я вот услышу какую-нибудь мелодию, целый день ношу ее в голове, а потом прихожу домой и пытаюсь сыграть. Это чудесный инструмент! Он спасал меня в тяжелые времена от печали и уныния, не давал пасть духом. Уйдя на пенсию, я три года проработал в Ломовичском сельском клубе аккомпаниатором, активно участвовал в общественной жизни ПМК-37, ездил выступать в такие города, как Гомель, Мозырь, Лельчицы, гастролировал по деревням района. Сейчас, как только выдастся свободная минутка, беру в руки гармонь и начинаю играть, полностью отдаваясь чарующему миру звуков.
У Станислава Степановича и Лидии Афанасьевны Юковских трое детей: сыновья Валерий, Юрий и дочь Галина.
– За своих деток мне еще не приходилось краснеть. С женой старались воспитать в них уважение к старшим, трудолюбие, бережливость и, считаю, что у нас это получилось.
Я счастливый дедушка трех внучек. Старшая, Юлия, окончила Минский государственный педагогический университет и сейчас работает в одной из гомельских школ учителем начальных классов.
Лагерь смерти «Озаричи» Станислав Степанович запомнил навсегда. Для него это были уроки жизни, испытания на выдержку. На мой простой вопрос, что для него является счастьем, он ответил не раздумывая:
– Мирное небо над головой, улыбки и смех детей, счастливые семьи, жизнь без войны – это для меня счастье. Не хочу, чтобы повторилось все то, что я когда-то пережил. Нужно жить ради мира на земле!
Наумова Ольга,
учащаяся 9 класса
средней школы №1 г. п. Октябрьский им. А. Р. Соловья.
