В Центре истории и культуры Октябрьского района состоялось очередное заседание “Клуба историков”, посвященное скорбной дате для всего белорусского народа.
75 лет назад, 22 марта 1943 года, нацистские палачи варварски, безжалостно и бесчеловечно уничтожили белорусскую деревушку Хатынь – сожгли ее дотла вместе со всеми жителями. Погибли 149 человек, из них 75 детей до 16 лет. Семилетний Виктор Желобкович и двенадцатилетний Антон Барановский чудом смогли спастись. Обгоревших, израненных детей выходили жители соседних деревень. Выбрался из пепла и 56-летний кузнец Иосиф Каминский. Среди тел погибших односельчан он нашел своего изможденного, умирающего сына Адама. Мальчик скончался на руках у своего израненного отца.
Хатынь! Это название белорусской деревни стало символом народной скорби, героизма и непокоренности народа фашистским захватчикам. Хатынь – это памятник 186 белорусским деревням, которые не возродились после их сожжения, их названия сохранились только на довоенных картах.
Судьба Хатыни прошлась огненным пламенем по нашей многострадальной Октябрьской земле.
Фашистские каратели не раз пробовали победить партизан и в марте 1942 года, под давлением превосходящих сил противника, народные мстители вынуждены были отступить. Враг поставил перед собой новую цель: стереть с лица земли партизанскую зону. Сильный бой партизан с фашистами произошел 3 и 14 марта 1942 г. возле деревни Перекалье. Фашисты были в себе так уверены, что сразу с ходу начали окружать деревни Колбик, Залесье, Новую и Старую Дуброву с целью перейти в наступление и захватить штаб 123-й партизанской бригады, которая находилась в Рудобелке. Однако операция по уничтожению партизанской зоны провалилась.
Озлобленные неудачей, фашисты предприняли 27 марта новую, на этот раз значительно мощнейшую, карательную экспедицию, бросив на партизан кадровую фронтовую дивизию, которая стояла на отдыхе в Бобруйске. Это было настоящее наступление при поддержке артиллерии, танков и авиации. Окружив район, дивизия стала сжимать кольцо. Это был третий поход на партизанскую зону. Фашисты блокировали район с четырех сторон. Началась кровавая операция под кодовым названием “Бамберг” по “усмирению” населения Октябрьского, Копаткевичского, Любанского районов.
Силы были абсолютно неравными, поэтому совет партизанских командиров решил: боев не принимать, вывести отряды из окружения и на новых местах продолжать войну в тылу врага, нападать на отдельные машины, пускать под откос поезда, отбивать уничтожать предателей.
Во время этой вражеской экспедиции фашистские каратели сожгли более 40 населенных пунктов вместе с людьми. Тогда погибло около 6 тысяч мирных жителей. Зверским издевательствам подверглись не только те, кто подозревался в помощи партизанам, но и их родственники, пожилые люди, дети. С землей сровняли фашисты деревни Вежин, Перекалье, Колбик, Смугу, Селище и Рудню. Эти деревни не возродились и после войны, потому что их просто-напросто не было кому возрождать.
О тех страшных событиях напоминает обелиск на месте бывшей деревни Смуга, которую одну из первых в районе настигла трагическая судьба. Это память о 150 жителях, зверски сожженных фашистскими карателями 2 апреля 1942 г. Ни одному человеку не удалось спастись. Деревня так и не смогла восстать из пепла.
Светлой памяти ее жителей посвятил свои строки наш земляк, поэт Владимир Правосуд:
У вёсцы Смуга – ні кала, ні хаты.
З канца ў канец прайдзі –
няма іх скрозь.
І мо на даваенных толькі картах
Такая назва, пэўна, яшчэ ёсць.
А ў сэрцы – уся аблітая крывёю,
Не перастала мне яна пячы.
Баліць нясцерпна, не дае спакою
І грукне і днем, і ўначы.
У вёсцы Смуга – больш няма ўжо вёскі.
Ні родных, ні знаёмых прывітаць…
І толькі сіратлівая бярозка
З грушай абгарэлыя стаяць.
Зямля, зямля! З якою прагнай сілай
Забрала ты гаспадароў сваіх,
Насыпала ім брацкую магілу,
Над ёй узнесла белы абеліск.
Схавала назаўжды іх. Але і сёння
Іх не зарос у сэрцах нашых след,
І брацкая магіла гэта стогне –
Раскрыцца хоча, паглядзець на свет.
Ты іх, зямля, захоўваеш ашчадна,
Ты кветкамі ўсклала курганы…
Яны жывуць у памяці нашчадкаў,
У сэрцах іх – ахвяры той вайны.
С глубоким чувством горечи и боли в сердцах людей отзывается стихотворение Галины Анискович “У сожженной Смуги”:
Здесь зимой лишь метели резвятся…
И тускнеет как будто заря.
Здесь туманы уныло клубятся
И рыдают, рыдают ветра.
Здесь весной одинокая грушица
Над могилой сожженных шумит.
Черный ворон над нею все кружится,
Да кукушка над ней все кружит.
Год от года сюда прилетает
И надрывно кукует всегда.
Словно знать до сих пор не желает,
Что напрасно считает года…
Словно помнит она, как когда-то
Здесь в садах все кипело весной.
Словно помнит те зори, закаты,
Детский смех, голоса вразнобой.
Всех и каждого, кто здесь селился,
На земле этой сеял, пахал.
Хлеб растил, горевал, веселился,
Во имя жизни род продолжал.
… Люди мирно трудились и жили,
Но живьем их фашисты сожгли.
Все сравняли, испепелили,
Память только убить не смогли.
Боль и скорбь, боль и стон эта память,
Она с нами и с ней не стареть.
И весною, и в снежную заметь
Ей в сердцах наших гневом гореть!
Эти произведения – своеобразный памятник зверски сожженным жителям, а также напоминание нам, живым. Благодаря нашим людям, которые имеют ответственность перед будущими поколениями, остаются вечные памятники – их стихотворения, поэмы, книги, как призыв о том, что нужно беречь мир на земле.
Из воспоминаний Галины Ильиничны Касперович (Буткевич), свидетеля тех страшных событий, человека поистине безгранично любившего свою малую Родину: «В довоенные время место между хутором Колбик и деревней Перекалье было центром латышского колхоза. Неподалеку от нашего дома располагались контора, клуб, магазин, кузница, конюшня, коровник, хозяйственные и прочие постройки. В Перекалье была начальная школа. Эту небольшую деревню я знала меньше, вспоминаются лишь только некоторые дома и жители. А вот Колбик знаком мне с детства, потому что он наш, родовой. Там родилась моя мама, ее братья и сестры, родственники деда – семья Д. Е. Крук. В мамином паспорте так и указано место ее рождения: хутор Колбик. Помню семьи наших соседей Зоммерфельд, Тон и других.
Навсегда запомнился мне и пожар в апреле 1942 года, когда сожгли наш хутор. Из леса по дороге показались лошадиные повозки и мужчины в зеленой форме. Я увидела фашистов. Нам приказали выходить во двор. Перед домом стоял немецкий офицер и, покачиваясь, говорил: «Штабс, штабс». Мама пыталась что-то вынести, но на нее прикрикнули. Мы стояли в саду, обсаженном орешником. Видели, как по лестнице на чердак нашего дома влез немец и бросил туда горящий сноп. Тогда на хуторе сгорели все дома и постройки. Остались только два дома, принадлежащие семьям К. Ф. Тона и моего дяди Петра, уцелели стопочка и банька. В тот же день или назавтра мы увидели страшное зарево: это горела Рудобелка. После пожара все ютились в хате дяди Петра, а через пару дней, когда немцы ушли, мы приспособили для жилья стопку. Семья была из шести душ: дед, бабушка, мама со мной, тетя Оля с сыном Женей. Когда началась новая блокада, мы покинули хутор и ушли в лес.
Тогда же зимой в лесу мы узнали жуткую весть, что наш хутор сожжен во второй раз, но уже с людьми, в основном жителями деревни Перекалье. Сгорели два строения: когда-то уцелевшая банька и дом К. Ф. Тона. В тот же день вместе с людьми сгорела и деревня Булков.
В конце зимы несколько семей, в том числе и мы, перебрались в «свой» лес около Воложоды, где и дождались освобождения. В конце июня 1944 г. в деревне Вятер увидели воинов-освободителей.
Пришли в свой Колбик. Там, где заживо сгорели люди, среди пепла и угля лежали обгорелые кости. Позже уцелевшие родственники огородили места гибели людей простым штакетником, поставили деревянные кресты. В 1964-1965-х гг. были установлены памятники сожженным жителям Колбика и Перекалья. В 1969 г. Софья Ивановна Воронец и Владимир Дмитриевич Евенко отвезли прах своих земляков из хутора Колбик и деревни Перекалье на открытие мемориала в Хатыни.
Перекалье и Колбик больше не возродились. Многие из проживших там латышей уехали на свою историческую родину – в Латвию, а некоторые из уцелевших жителей перебрались в расположенное неподалеку Залесье».
Яков Григорьевич Падуто родился в деревне Вежин в многодетной семье. С первых дней войны ушел защищать Родину от врага. Защитник блокадного Ленинграда с первого и до последнего дня. Участвовал в освобождении Литвы, Эстонии. После пяти ранений попал в военный госпиталь, сразу же после выздоровления вернулся в боевой строй. Но не знал юный красноармеец, что самое страшное ждет его дома, на его родной земле после Победы.
Не знал солдат, что еще в апреле 1942 г. не стало его родной деревни – она была уничтожена немецко-фашистскими захватчиками. Живыми в сарае тестя Якова Падуто сожгли 70 жителей Вежина. В том огне погибли его дети – Женя, Валя, Мария, Витя и жена Улюта.
Землю сожженных гитлеровцами поселений района, в том числе и из д. Вежин, доставил на мемориал “Хатынь” Яков Григорьевич Падуто. Именно с могильной плиты Вежина и начинается мемориальный комплекс “Хатынь”. На урнах с землей – надписи деревень с точным количеством сожженных жителей и дворов.
30 июня 1969 г. осуществлена закладка мемориального комплекса “Хатынь”, где размещен прах 186 деревень, полностью уничтоженных фашистскими оккупантами и не возрожденных после войны. На церемонии открытия присутствовали члены ЦК КПБ, ответственные работники Президиума Верховного Совета БССР, Совета Министров БССР, делегации из всех областей республики, в том числе и из Октябрьщины.
Уходят люди – живые свидетели тех трагических дней, о которых забывать нельзя будущим поколениям. Память о них, отдавших жизнь за Родину, должна жить вечно. Всего на территории района зверски уничтожено фашистами 5 824 человек. Погибло на фронтах Великой Отечественной войны 1 725 человек, угнан фашистами в рабство и не возвратился 1 201 житель района. На территории Октябрьского района захоронено 1 825 воинов Советской Армии различных национальностей бывшего СССР.
О мужестве и героизме жителей, которые погибли в годы Великой Отечественной войны, нам напоминает каплица, установленная в центре г.п. Октябрьский, с надписью “Сожженные, убитые, живьем в окоп зарытые. Погибшие и павшие, вас помнят на земле”.
В холодной и скорбной Хатыни,
Где сердце тревожит набат,
Где камни от ужасов стынут –
Родные березки стоят.
Три деревца милых, обычных…
Под пристальным взглядом людским
Им в камне стоять непривычно –
Им хочется к сестрам своим.
А рядом в молчании грустном
Четвертый квадратик пустой –
Четвертую часть белорусов
Война не вернула домой.
Их более двух миллионов –
Огромные жертвы для нас:
Кто пулей в бою был сраженный,
Кто в лагере смерти угас.
Где зверствовал изверг поганый,
Бессмертным где стал наш солдат –
Стоят обелиски, курганы,
На страже покоя стоят.
К святыням и скорби, и славы
Людские потоки спешат…
И слышат поля и дубравы
Тревожный хатынский набат.
Гр. Головоченко, уроженец
д. Любань, бывший узник
лагеря смерти “Озаричи”.
Р. S. В подготовке данной статьи использованы материалы с заседания «Клуба историков», подготовленные его участниками.
